Контрразведывательный режим на оккупированных территориях
Русские реализовали свой план оккупации в захваченных ими районах, что позволяет изучить детали того, как этот план работал на практике, а также его эффективность.
Для каждой области, предназначенной для оккупации, ФСБ сформировала Временные оперативные группы (ВОГ), которым было поручено координировать оккупационный режим и его контрразведывательный аппарат (63).
Каждой ВОГ командовал сотрудник 9-го управления Департамента оперативной информации Пятой службы ФСБ. Такое лицо обычно привлекалось из отдела, которому было поручено заниматься областью, которой этот отдел должен был управлять. В Украине эти лица действовали под вымышленными именами, которые, как правило, были традиционными (64). Обычно у них была пара заместителей из Пятой службы, а под этим основным командованием находились представители других служб ФСБ, включая контрразведку, военную контрразведку и службу ФСБ, отвечающую за защиту инфраструктуры (65). Им также придавался вспомогательный персонал. К каждой ВОГ были приданы отряды Росгвардии для проведения оцеплений и охраны общественного порядка, отряды «Альфа» и другие отряды специального назначения для проведения рейдов, а также отряды, включающие чеченские отряды Росгвардии, предназначенные для проведения ликвидации особо ценных целей. Это была модель, которая использовалась и совершенствовалась со времен Второй чеченской войны (66).
Подход к созданию оккупационной администрации был системным. В первую очередь российским силам было поручено изъять все виды архивов. Это включало общественное здравоохранение, образование, жилье, налоги, полицию, избранные и местные органы власти. Одним из первых действий после захвата Чернобыльской и Запорожской АЭС было изъятие всех жестких дисков с этих площадок (67). Сюда также входили личные записи коммунальных предприятий, страховых компаний и НПО (68). Эти данные в дальнейшем использовались для построения карт того, кто где должен жить, кто с кем был в родстве и кто имел какие-либо связи с украинским государством. Население было разделено на пять основных категорий:
1. Лица, считающиеся лидерами украинского национализма, которые были определены для физической ликвидации в списке первоочередных целей или же для их захвата для проведения показательных процессов.
2. Лица, подозреваемые в намерении поддерживать акты сопротивления, которых необходимо было завербовать или подавить, включая всех тех, кто связан с украинскими правоохранительными органами, местными органами власти, военными, или же связан с должностными лицами, которые активно не сотрудничали.
3. Те лица, кого считали апатичными.
4. Лица, активно сотрудничающие с российскими войсками.
5. Лица, какие были необходимы для управления критически важной национальной инфраструктурой и какие должны были контролироваться (69).
В каждом городе ВОГ назначала командира гарнизона из российских вооруженных сил, которому придавалось подразделение гарнизонных войск. Эти войска занимали здание — обычно полицейскую или пожарную часть — и создавали помещения для задержания, обработки, допроса и пыток (70). Тот факт, что организация этих объектов была одинакова по всей стране, а оборудование, используемое в камерах пыток, включая специализированные электрошокеры, было одинаковым во многих областях, свидетельствуют о том, что это был систематический план, а не импровизированный садизм.
На оккупированных территориях различные части аппарата контрразведки приступали к выполнению возложенных на них задач. Гражданские лидеры, в том числе руководители коммунальных служб, школ и предприятий, вызывались на встречу с представителем ВОГ и им сообщалось, что они должны либо сотрудничать с ВОГ, продолжая выполнять свои обязанности, отчитываясь перед ВОГ, либо, в случае образовательных учреждений, с внесением изменений в учебную программу, либо же они должны были уйти в отставку (71). В частности, если директор школы отстранялся от должности, то эта должность часто предлагалась другим учителям и школьным сотрудникам, готовым сотрудничать (72). Если же коллаборантов было невозможно найти, или же их лояльность вызывала подозрения, то таких сотрудников обычно заменяли россиянами, которыми в случае коммунальных служб обычно был офицер ФСБ из службы, отвечающей за охрану инфраструктуры (73).
Другой частью оккупационной администрации была информационная изоляция целевых сообществ. Это делалось тремя способами. Во-первых, российские военные глушили частоты, на которых люди на оккупированных территориях могли получить доступ к украинским телевидению и радио (74). Во-вторых, телекоммуникационная инфраструктура была отделена от украинской инфраструктуры (75) и подключена к российской инфраструктуре, что позволяло контролировать телекоммуникационный и интернет-трафик. В-третьих, для анализа метаданных по сотовым телефонам были созданы посты прослушивания с целью контроля общения местных жителей, при этом особое внимание уделялось тем, кто делал звонки и направлял сообщения с оккупированных территорий в остальную Украину (76).
В то же время гарнизонным военным было поручено проводить поквартирные зачистки. В них были вовлечены военные части, проверявшие дома, чтобы проверить, что в изъятых архивах точно указано, кто проживает по каждому адресу. Обыски домов проводились также на предмет обнаружения знаков различия, медалей или униформы, указывающих на то, были ли жители ранее связаны с украинским государством, а также на изучение фотографий и других личных вещей, чтобы подтвердить отношения между жителями (77).
Оккупационным администрациям и гарнизонам в их деятельности помогали сотрудники местных правоохранительных органов и госслужащие, завербованные перед войной в качестве агентов российских спецслужб. Важно отметить, что некоторые довоенные оценки предполагали, что эти люди, по сути, захватят органы местного самоуправления, а затем передадут их русским. На практике агентов было набрано гораздо меньше, и они были слишком низкого уровня, чтобы осуществлять необходимые действия в большинстве захваченных населенных пунктов. Например, из 800 российских агентов, выявленных в оккупированных частях Харьковской области, большинство были чиновниками низкого уровня в местных органах власти, в том числе в таких ведомствах, как комиссия лесного хозяйства (78). Коллаборантами стали менее 100 сотрудников местных правоохранительных органов (79). Русские не считали, что эти лица смогут легко продолжать управлять областью.
Вместо этого они запустили сеть информаторов и помощников, способных выполнять несколько важных функций. Во-первых, они информировали русских о том, где находятся архивы и хранилища документов, и предоставляли важные сведения о местных сообществах и их окружении. Во-вторых, сообщая о поведении чиновников, оставшихся на своих местах, но не сотрудничавших напрямую, они сигнализировали оккупационным властям о тех, кто проявлял апатию по сравнению с теми, кто активно работал с украинским государством или с движением сопротивления. Например, агент, завербованный в школе, доносил на директора, пообещавшего, что он будет преподавать новые модули, предоставленные ВОГ, но не выполнявшего это обещание.
На практике – как и в ранее оккупированных районах Крыма, Луганска и Донецка – коллаборанты были относительно небольшой группой и играли вспомогательную роль. Важным моментом является то, что ФСБ не ожидала и в рамках своего планирования не требовала, чтобы большинство населения — или даже его значительная часть — приветствовала бы это. Основываясь на своем опыте в Чечне, планирование строилось из предположения, что с оккупационными властями должно сотрудничать 8% населения – активно или по принуждению, чтобы обеспечить эффективность контрразведывательного режима. Основываясь на изучении тех районов, где русские установили контроль, украинское разведывательное сообщество пришло к выводу, что ФСБ в целом корректно оценивало требования о величине местной поддержки.
Контроль с помощью такой небольшой части населения можно было установить путем насилия. Важно понять, как использовалось насилие, так как к разным целям оно применялось по-разному. Во-первых, по отношению к тем, кто был идентифицирован в списке первоочередных целей в качестве украинских националистов, целью было их убить или захватить — что осуществлялось подразделениями во главе с чеченцами и ФСБ. Поскольку русские не захватили Киев, Одессу, центральный Харьков и другие крупные города, большинство лиц из этого списка остались вне досягаемости России и оставались таковыми на протяжении всей войны, что уменьшило приоритетность этой деятельности.
По отношению к тем, кто занимали руководящие должности или отвечали за важнейшую национальную инфраструктуру, но не были активными коллаборантами, русские создавали рычаги воздействия на них. В большинстве случаев это сначала достигалось прямым запугиванием. Например, мэров часто вызывали на допросы и избивали (80), после чего отпускали. Кроме того, у многих лиц из этой категории были задержаны и подвергнуты пыткам члены их семей (81). Обычно человеку, ставшему мишенью для давления, разъяснялось, что другие члены его семьи также могут быть задержаны, или же задержанные члены семьи будут подвергнуты дальнейшим пыткам (82), если они не будут выполнять российские инструкции. Это также осуществлялось путем донесения до украинских чиновников, находившихся на территории, контролируемой Украиной, но у которых остались члены семьи на оккупированных территориях. Вообще говоря, цель пыток заключалась в том, чтобы создать рычаг воздействия, что видно как из сообщений, направленных ВОГ жертве, так и из того, что жертву не подвергали допросу во время пыток или после них, а просто избивали, а затем отпускали (83).
Для тех, кто подозревался в причастности или мог быть причастен к сопротивлению, процесс был более длительным, а результаты более разнообразными. Те, кто был связан с украинским государством, задерживались и проходили процесс фильтрации (84). Обычно это начиналось с допроса. Иногда первоначальные допросы сопровождались насилием, и в большинстве случаев существовала угроза эскалации, если впоследствии выявлялось, что эти лица участвовали в действиях против оккупационной администрации. Первоначальные вопросы на допросе, по-видимому, были шаблонными и простыми. Тем не менее, создавая фоновую картину, ФСБ закладывала основу для сетевого анализа. В отношении подозреваемых лиц процесс допроса часто доводился до второго раунда, иногда с пытками. Здесь следователи использовали электрошоковое оборудование, установленное в следственных изоляторах, и вопросы переходили от простых формулировок к более детальному обследованию человека. Некоторые лица после этого процесса осовобождались; другие же переводились для дальнейших допросов в учреждения в других местах или в самой России. Частично логика этого перемещения заключалась в том, что, если подозреваемые были бы освобождены после перемещения, то они были бы разлучены со своими друзьями и семьями. Таким образом, когда они возвращались, украинскому движению сопротивления было бы неясно, были ли они завербованы и стали ли они теперь информантами (85). Условием освобождения часто было требование передачи рутинных сообщений в ФСБ. Более того, таким образом можно было изучать их сеть поддержки и их контакты, поскольку эти люди по возвращении неизменно вступали в контакт со своими близкими друзьями, чтобы попытаться обратиться за помощью.
Процесс фильтрации имел удивительное сходство с мероприятиями, проводившимися в соответствии с директивой МВД России № 247 от 1994 г., юридически необязывающим административным распоряжением, изданным во время Первой чеченской войны, который уполномочивал военных создавать фильтрационные пункты (86). Тех, кого пропускали через первоначальные раунды фильтрации, вносили в картотеку и возвращали в их общины (87). Те же, кого считали подозрительными, задерживались и отправлялись в фильтрационные лагеря для дальнейших допросов, они в этом процессе были отделены от своих семей и сетей поддержки (88).
Базой этой системы репрессий в Украине была информация. На гарнизонном уровне большинство протоколов и данных допросов хранились либо в отдельных базах данных, либо на бумаге и в переносных компьютерах. Они не были интегрированными базами данных. Однако со временем, по мере расширения этих файлов дел на отдельных лиц и перемещения людей для допросов, эти досье становились более сложными. Задержанные рассказывают, как на третьем допросе становилось очевидным, что допросы переходили от шаблонных вопросов в первом раунде к вопросам по конкретному делу во втором раунде, а затем к вопросам, которые пересекаются с материалами других дел в третьем раунде. Эта перекрестная ссылка демонстрирует, что контрразведывательная система индексации использовалась для построения сетевой карты населения, что позволяло перепроверять допросы на их согласованность. К тому времени, когда эти наборы данных достигли ВОГ на областном уровне, есть свидетельства того, что данные были загружены в «Спектр».
«Спектр» — это цифровая архитектура ФСБ для обеспечения безопасности и контрразведки на территории России. Она получает данные из других государственных органов России, таких как налоговые и судебные отчеты, отчеты полиции и пограничной службы, а также из других систем ФСБ, таких, как «Магистраль», предназначенной для сбора бортовых и грузовых манифестов, и СОРМ — системы оперативной следственной деятельности (89). Другие источники информации включают систему «ПСКОВ», используемую для отслеживания мобильных телефонов, выставления счетов и мониторинга социальных сетей, и «Шерлок», базу данных из всех источников, включая социальные сети, данные мобильных телефонов и финансов, которая объединяет различные потоки информации – государственные, коммерчески продаваемые и украденные базы (90). «Спектр» — это по сути приложение, функционирующее как портал для доступа к нескольким базам данных, размещенным на ряде коммерческих систем (91)
Использование «Спектра» также позволяло всем офицерам ФСБ с соответствующими разрешениями использовать эти протоколы допросов и материалы дел, когда люди перемещались по территории, оккупированной Россией, или же по территории России. Таким образом, в то время как при задержании подозреваемого его дело должно было физически следовать за ним, чтобы находиться у сотрудников, проведших задержание, оцифровка записей гарантировала, что материалы дела всегда будут доступны для сотрудников ФСБ, если лицо снова попадет в поле ее зрения.
Еще одним аспектом кампании запугивания и подавления является коллективное наказание. Во многих городах, оккупированных российскими войсками, местные жители либо снимали их на видео и загружали такие видео в социальные сети, либо передавали подробности о передвижении российских войск друзьям, семье и украинскому государству. Украинские военные собирали эти данные и использовали их для наведения артиллерии. В ответ российские войска проводили обыски у всех жителей и проверяли их телефоны, чтобы установить, обменивались ли они информацией с украинскими военными (92). Если да, то таких лиц задерживали и допрашивали, часто пытали, а во многих случаях казнили. Важно также отметить, что российские войска, каким были поставлены эти задачи, вели свои проверки зачастую со страхом и не особенно тщательно, предпочитая задерживать людей скорее по подозрению, чем при обнаружении улик. Поэтому многие ни в чем не повинные гражданские лица были задержаны, подвергнуты пыткам и убиты (93).
Жестокость российских войск не ограничивалась теми районами, в каких продолжались удары украинской артиллерии. Даже в тех районах, где не было обстрелов, акты сопротивления часто приводили к тому, что для допросов в большом количестве задерживали явно случайных людей. В некоторых сообществах это фактически привело к тому, что многие жители старались не выходить на улицу, кроме как за предметами первой необходимости. Учитывая то, что эта схема повторялась во многих городах, она представляется систематической, подверженной жестокой логике, так что если акты сопротивления влекут за собой коллективное наказание, то те, кто желает сопротивляться, должны учитывать риск не только для себя, но и для своих семей, друзей и сообщества.
Коллапс местного бизнеса, социальных пространств и сообщества имеет также и вторичный эффект. В городах, где репрессии разрушили нормальную жизнь, российская оккупационная администрация взяла под свой контроль магазины, раздачу продуктов и услуги. Доступ к этим ресурсам можно контролировать, создавая еще один рычаг принуждения не только для подавления оппозиции, но и для поощрения сотрудничества. Раздробление сообщества вынуждало местное население из-за учета собственных интересов взаимодействовать с оккупационными властями, зависеть от них и против своей воли увековечивать контроль над собой.
Эти процессы — интеграция данных с оккупированных территорий в системы, поддерживающие российские внутренние репрессии, и перемещение людей в саму Россию — согласуются с намерением России в конечном итоге аннексировать оккупированные территории. Процесс аннексии должен был стать таким же, как это было сделано по отношению к Крыму.
Во-первых, часть населения завербована или же принуждена к сотрудничеству в управлении местной администрацией.
Во-вторых, территория ограждена российскими военными от военных угроз и от действий сопротивления жесткими репрессивными мерами.
В-третьих, такой уровень безопасности позволил сотрудникам других подразделений ФСБ и российского государственного аппарата, включая правоохранительные органы, пронизать оккупированную территорию.
В-четвертых, коллаборанты в местных администрациях должны назначаться на должности в сельских и дальних частях России и заменяться русскими для непосредственного управления оккупированную территорию.
Наконец, территория аннексирована.
Этот процесс не был осуществлен в полной мере из-за ограниченного продвижения российских военных, но он начал осуществляться в Мариуполе и других городах вне досягаемости украинского огня с закрытых позиций. После этого был сделан вывод, что хотя сопротивление и спорадические мятежи могут продолжаться, как это было в Чечне, но это уже не будет представлять угрозы для российского контроля.
Сноски
63. Авторские интервью с A (руководителем группы по борьбе с ФСБ в украинском агентстве 1), Украина, февраль, апрель, июнь, август и октябрь 2022 г.; интервью автора с B (заместитель директора украинского агентства 1), Украина, октябрь 2022 г.; интервью автора с F (директор украинского агентства 1), Украина, октябрь 2022 г.; авторские интервью с N (сотрудником связи Украинского агентства 1), Украина, октябрь 2022 г.
64. Интервью автора с G (офицер связи, украинское агентство 2), Украина, октябрь 2022 г.; Интервью автора с M (сотрудником контрразведки украинского агентства 4), Украина, октябрь 2022 г.
65. О структуре ФСБ см. Андрей Солдатов и Ирина Бороган, Новое дворянство: восстановление государства безопасности в России и непреходящее наследие КГБ (Нью-Йорк, штат Нью-Йорк: PublicAffairs, 2011), стр. 243–243.
66. Эмма Гиллиган, Террор в Чечне: Россия и трагедия гражданских лиц в войне (Принстон, Нью-Джерси: PrincetonUniversityPress, 2013), с. 59.
67. Интервью автора с BF (сотрудником администрации Чернобыльской зоны), Украина, март 2023 г.; и интервью автора с BG (сотрудник Запорожской АЭС, недавно сбежавший с территории, контролируемой Россией), Украина, март 2023 г.
68. Интервью автора с L (областным прокурором), Украина, октябрь 2022 г.; интервью автора с O (заместитель областного прокурора), Украина, октябрь 2022 г.; интервью автора с М; авторские интервью с F; и авторские интервью с C (глава аналитической группы по России в украинском агентстве 2), Украина, февраль и октябрь 2022 г.
69. Методология была изложена в инструкции, изданной Администрацией Президента России и полученной Разведывательным сообществом Украины. Интервью автора с Q (старшим офицером полевой контрразведки Украинского агентства 4), Украина, февраль 2022 г.; интервью автора с Г; интервью автора с R (бывшим руководителем украинского агентства 2), Украина, февраль 2022 г.; интервью автора с J (заместитель руководителя украинского агентства 5), Украина, август и октябрь 2022 г.; см. также Эрика Кинец, «Мы вас найдем: русские выслеживают украинцев по спискам», APNews, 21 декабря 2022 г.
70. В Херсоне, см. BBC News, «Внутри российских «камер пыток» в украинском городе Херсон – BBC News», Youtube, <https://www.youtube.com/watch?v=AE_45TrZqU8>, по состоянию на 18 марта 2023 г.; в Харьковской области, см. Джон Рэй, «Украинец возвращается к камере пыток, где его «били электрическим током и избивали в течение шести дней»», 22 сентября 2022 г., <https://www.itv.com/news/2022-09-22 /ukrainian-retracks-steps-to-torture-chamber-where-he-was-by-the-six-days>, дата просмотра 18 марта 2023 г.; в Киевской области, см. Эрика Кинец и др., «Метод насилия»: упорное расследование и новаторский визуальный документ Буча «Чистка»», AP News, 11 ноября 2022 г.; авторские наблюдения в Буче, июнь 2022 г., и Харьковской области, октябрь 2022 г.
71. Интервью автора с U (бывшим руководителем регионального правительства), Украина, октябрь 2022 г.; авторские интервью с A; и авторские интервью с B.
72. Записи бесед между российскими оккупационными властями и учителями, прослушанные C (офицером украинского Генерального штаба) и T (сотрудником службы безопасности украинского агентства 6), Украина, август 2022 г.
73. Автор интервью с A; автор интервью с B; и авторские интервью с F.
74. Интервью автора с U (старшим украинским специалистом по радиоэлектронной борьбе), Украина, август 2022 г.; и интервью автора с I (старшим операционным аналитиком украинского агентства 3), Украина, август 2022 г.
75. Мэтт Берджесс, «Последняя вышка сотовой связи в Мариуполе», Wired, 31 марта 2022 г.
76. Как это принято в российской службе безопасности. См. Лилия Яппарова, «Информационная нация: управляемый Кремлем исследовательский центр продает услуги, которые могут деанонимизировать любого в России», Медуза, 20 сентября 2019 г., <https://meduza.io/en/feature/2019/09/20 /the-information-nation>, по состоянию на 16 ноября 2022 г.
77. Авторские интервью с несколькими жителями, пережившими эти зачистки.
78. Авторские интервью с L; авторское интервью с O; интервью автора с Q; и интервью автора с V (региональным руководителем украинского агентства 7), Украина, октябрь 2022 г.
79. Там же.
80. Сиба Джексон, «Похищенный» мэр Мелитополя: глава города Иван Федоров освобожден в обмен на девять российских призывников», SkyNews, 17 марта 2022 г.; Радио Свободная Европа / Радио Свобода, «Второй мэр Украины был похищен в результате вторжения российских войск», 13 марта 2022 г.
81. Интервью автора как с членами семьи задержанных, так и с должностными лицами, на которых их задержание использовалось в качестве рычага воздействия, Украина, июнь и октябрь 2022 г.
82. Там же.
83. Некоторые протоколы допросов были обнаружены в определенных учреждениях, что позволило провести анализ допроса. Интервью автора с O.
84. Давид Кортава, «В российских «фильтрационных лагерях» на востоке Украины», NewYorker, 3 октября 2022 г.
85. Интервью автора с W (украинский куратор, работающий с агентами на оккупированных территориях), Украина, октябрь 2022 г.; интервью автора с X (украинский оперативный командир, управляющий сетями на оккупированных территориях), Украина, август 2022 г.
86. См. Гиллиган, Террор в Чечне, с. 59.
87. Кортава, «В российских «фильтрационных лагерях» на востоке Украины».
88. Канцелярия директора национальной разведки, «Российские силы проводят задержания и принудительные депортации посредством систематических операций по фильтрации», 15 июня 2022 г., <https://www.dni.gov/files/ODNI/documents/assessments/NICM-Unclassified -Оценка-на-российских-фильтрационных-лагерях-2022. pdf>, по состоянию на 15 ноября 2022 г.
89. Адам Сатариано, Пол Мозур и Аарон Кролик, «Когда Nokia ушла из России, огромная система наблюдения осталась», New York Times, 28 марта 2022 г.
90. Яппарова, «Информационная нация».
91. Джон Лейден, «Российская национальная база данных уязвимостей немного похожа на Советский Союз — разреженная и медленная», The Register, 17 июля 2018 г., <https://www.theregister.com/2018/07/17/russia_vuln_ database/ >, по состоянию на 16 ноября 2022 г. и 18 марта 2023 г.
92. Эрика Кинец, Александр Сташевский и Василиса Степаненко, «Как российские солдаты проводили «зачистку» в Буче», PBS Frontline, 3 ноября 2022 г.
93. То, что может показаться четким процессом на политическом уровне, на практике оказывается очень запутанным и часто произвольным. См. Энн Эпплбаум и Наталия Гуменюк, «Они ничего не поняли, а просто испортили людям жизнь», The Atlantic, 14 февраля 2023 г.
Об авторах:
Джек Уотлинг — старший научный сотрудник отдела наземных боевых действий в RUSI. Джек тесно сотрудничает с британскими военными над разработкой концепций операции и оценкой будущей оперативной обстановки, а также проводит оперативный анализ современных конфликтов. В своей докторской диссертации Джек исследовал эволюцию реакции британской политики на гражданскую войну в начале 20 века. Он много работал на Украине, в Ираке, Йемене, Мали, Руанде и других странах. Джек является международным научным сотрудником Центра Уилсона в Вашингтоне, округ Колумбия.
Александр Данилюк работал специальным советником главы Службы внешней разведки Украины и советником министра обороны Украины. В настоящее время он возглавляет Центр оборонных реформ и является координатором межправительственной платформы НАТО-Украина по раннему обнаружению и противодействию гибридным угрозам. Он является ассоциированным научным сотрудником RUSI.
Ник Рейнольдс — научный сотрудник по наземным боевым действиям в RUSI. Его исследовательские интересы включают наземную мощь, военные игры и моделирование. До прихода в RUSI он работал в Constellis. Он имеет степень бакалавра в области военных исследований и степень магистра в области конфликтов, безопасности и развития Королевского колледжа Лондона.
https://static.rusi.org/202303-SR-Unconventional-O
Джек Уотлинг, Александр Данилюк, Ник Рейнольдс
Раздел «Контрразведывательный режим на оккупированных территориях» из главы «Неконвенциональная война против Украины» из доклада RUSI «Предварительные уроки неконвенциональных операций России в ходе российско-украинской войны, февраль 2022 г. – февраль 2023 г.»
3 апреля 2023 г.
https://aillarionov.livejournal.com/1360443.html