Французский марш (№4721)

«Русское Дело» предлагает читателям свежее донесение о положении дел в Западной Европе от своего тамошнего представителя – соратника Велелюта. 1-го мая, пересекши накануне в стремительном автопробеге две государственные границы, он, от имени нашего издательства и объединения «РусСовет», присутствовал в Париже на торжественном ежегодном мероприятии Национального Фронта Франции, где провел переговоры с его руководством о взаимопонимании и сотрудничестве между Русскими и французскими сопротивленцами. Подробности – в приводимом ниже отчете.

В условленое время – ровно в пол-одиннадцатого утра первого мая 2009-го года, прибыв в город накануне вечером из не подлежащего разглашению направления, мы вышли из подземки на Оперную площадь Парижа. Студеный полумрак рукотворных пещер, вид дикарей, блуждающих в темноте подземелья, остались позади, и взору предстал обласканый ослепительным светом майского солнца простор, от краю до краю заполненый оживленным и слегка колыхавшимся морем людей. Море охватывало всю площадь и, казалось, едва сдерживалось от растекания за ее пределы нависшими по краям каменными громадами, коими столь примечателен Париж. Тысячи людей пребывали в ожидании скорого и неминуемого действия.

Вид толикого множества правильных Белых людей – а это был ежегодный сход последователей французского Национального Фронта – радовал взор. Было много молодежи и женщин, ибо кровью за Родину обливаются во Франции сердца не только у небольшого круга суровых мужчин, как в ряде иных Белых стран. Были, впрочем, ребята и крутого десятка: черные куртки, подтяжки, бритые головы красноречиво выдавали глубину и непримиримость их убеждений. Среди прочих участников можно было отметить присутствие монархически настроенной и предприимчивой молодежи от Французского Действия («L'Action Française»). Не остались на Первомай дома и потомки сторонников маршала Петена...

Совсем скоро стали вытягиваться колонны. Были подняты знамена, настроены громкоговорители, и людская волна потекла по улицам весеннего Парижа. Шествовали четко разделенными отрядами, каждый из коих представлял свой уголок Франции. Нормандия, Изера, Луара, Кале, Марсель – все там были, оглашая улицы своей столицы чеканными призывами:

«La France aux Français!» («Франция – французам!»)
«La France! Le Pen! Li-ber-té!» («Франция! Ле Пен! Свобода!»)
«Français, réveille-toi: tu es ici chez toi!» («Француз, очнись! Ты здесь – у себя дома!»)

Весьма скоро внимание «Русского Дела» обратили на себя сопровождавшие во множестве шествие подтянутые молодые люди, облаченные в черное платье и военные сапоги, в солнечных очках и с повязками на руках, на коих читалось: «D.P.S.». Это, как пояснили нам, было охранное подразделение Национального Фронта («Département Protection et Sécurité»). Надо признать, что дело у сих удальцов поставлено основательно: у каждого «агента» собственное удостоверение, меж собою они по особым переговорным устройствам часто обменивались короткими и негромкими сообщениями. Забегая немного вперед, скажу, что после шествия нам также стало известно, что помимо них в толпе присутствовали и сотрудники «D.P.S.» одетые полностью по-граждански, и ничем не выдававшие тайного смысла своего присутствия. Подобно им сновали среди нас, конечно же, и «служащие» определенных неприятно пахнущих государственных ведомств, и – поверьте очевидцу и человеку наблюдательному – этих господ по внешнему виду вы тоже никогда бы не заподозрили.

Но вернемся к повествованию. Постепенно мы добрались до головы вереницы. И здесь, во всей подкупающей человеческой простоте и не далее как всего в пяти саженях нашему взору предстал основатель, вождь и вдохновитель французского возрождения – Жан-Мари Ле Пен. Умудренный летами, но по-прежнему бодрый умом и телом, он чинно и с осознанием своего места в истории возглавлял шествовавшие за ним тысячи подвижников. Рука об руку с вождем шла его дочь и очевидная наследница Движения Марина Ле Пен, с несколько строгим взором отмечавшая все вокруг происходившее. По другую сторону от нее шествовал Брюно Гольниш, всеми признанное третье лицо в объединении. Непосредственно позади шли прочие выдающиеся соратники – руководители краевых отделений Фронта и члены местных представительств. Впереди всех продвигалась охрана, деловито расчищавшая от ротозеев дорогу. И было от кого расчищать: все встречавшиеся нам по пути шествия – на перекрестках и в дверях лавок – парижане становились при столь нечаянном и близком виде своего единственного, всеми осуждаемого, но непреклонного заступника словно вкопанные и наблюдали его во внимании и тишине, если не сказать благоговении.

Спустя какое-то время мы подошли ко Площади Пирамид и расположились вокруг возвышения, водруженного прямо перед многоизвестною в городе и умело исполненною творцом статуей Жанны д'Арк, средневековой девы-избавительницы Франции от иноземного владычества. Заслуженные деятели Фронта взошли на помост и сели на уготовленые им скамьи. Последовало непродолжительное «разогревочное» выступление какого-то чернявого молодого человека, после чего слово взял Ле Пен.

Любой, кто мог до тех пор пребывать под навеянным СМИ впечатлением, будто предводитель Национального Фронта есть пересидевший свое время у кормила дряхлеющий старик, был в ту минуту посрамлен в своих предрассудках. Голос Ле Пена был тверд, могуч и зол. Не менее часу гремела с возвышения его благородная, мудрая и на всем протяжении увлекательная речь, составленная и поданная собравшимся со всем умением ораторского искусства. Изумило, что нас было там всего несколько тысяч, но вождь, невзирая на уже нещадно палившее к тому времени солнце, посвятил своему обращению целых полтора часа. Сей невообразимо занятый человек, государственный муж, ведущий за собою десяток миллионов французов, несущий на своих плечах бремя управления всем огромным Фронтом и почти ежедневно участвующий в работе Европарламента, отмел в тот день все и посвятил время и силы воодушевлению людей своим присутствием и словом. Вождь сознавал, что обращался в тот день ко своей наиболее преданной Гвардии, ко цвету Движения, своим офицерам и будущим наследникам.

Обрисую в общих чертах по сделанным тогда мною заметкам содержание сей речи. Ле Пен вещал об «отравлении умов средствами массового вещания», о зловещем наступлении Нового мирового порядка, об ужасе Европы «без границ как внутренних, так и внешних», о том, что вчерашняя «иммиграция» переросла в политику «замены коренного населения» (что очевидно каждому посетителю Парижа). Он возмущался лишением французских тружеников рабочих мест из-за увода производства в страны Третьего мира, громил нравственную низость творящих это предательство «инородцелюбов» («xénophiles»), с печалью сетовал, что француз живет сегодня «в ненависти к себе и презрении к предкам»... Несколько раз, возвышаясь над безотрадною картиною современности, вождь обращал умы к бессмертному примеру Орлеанской девы, перед чьим памятником держал речь. (Для француза имя Жанны д'Арк столь же священно, сколь для Русского – имена Минина и Пожарского.) Народ внимал, выкрикивал одобрения, несколько раз взрывался волною рукоплесканий. Особенно бурно и с сочувственным негодованием присутствующие отозвались на воскликнутые Ле Пеном слова: «Français! Nous ne sommes plus maîtres chez nous!» («Французы! Мы более не хозяева в своем доме!»).

Пара жалких леваков, попытавшихся издалека что-то просипеть, была беспромедлительно удалена охраною, прежде чем успела обратить на себя много внимания.

В конце речи Ле Пен пригласил собравшихся пропеть с ним Марсельезу, и сия песнь была спета именно так, как ее подобает петь: с одушевлением, чувством истинного отчизнолюбия и гнева. Победно гремел над Парижем ее суровый припев:

«Вперед, вперед, да напоятся наши поля нечистою кровью врагов!»

По завершении мероприятия нам удалось проникнуть сквозь ряды охраны и приступить к первым лицам Национального Фронта с целью установления дипломатических отношений меж нашими Движениями. В тот день «Русское Дело» было уполномочено представлять не только себя, но и все прочие состоящие в «РусСовете» объединения («Русское ДПНИ», «НДПР», «СНС», «ОГН»...).

Мы переговорили сперва с дочерью вождя и будущею наследницею дела – г-жою Мариною Ле Пен. Обрадовавшись иностранному вниманию с нашей стороны, она дала нам любезное направление к ведущему международные дела Фронта – Брюно Гольнишу. В конце беседы она не преминула передать России свой наитеплейший привет: «Mes meilleures amitiés à la Russie!».

Марина Ле Пен

Чувствуя себя на коне и в гуще событий, мы направились прямиком к тому самому третьему лицу объединения – упомянутому г-ну Гольнишу. Сей учтиво принял нас в своем личном автобусе, где «Русскому посольству» было с французским гостеприимством предложено белое вино и закуски. Состоялось личное знакомство, в ходе которого мы узнали, что г-н Гольниш владеет не менее, чем пятью языками (при нас лично он беседовал с некоторыми людьми по-японски; также владеет индонезийским и немецким языками). Когда в ходе обсуждения вопроса русско-французских отношений речь неминуемо коснулась Наполеона и того времени вообще, г-н Гольниш указал на поразительную (для французского слуха) близость меж именами своим и полководца Голенищева-Кутузова. Беседа текла свободно и непринужденно, или, по выражению современных СМИ, «без галстука». Проговорив с четверть часу, обе стороны обменялись данными для поддержания дальнейшей связи и остались, насколько смеем судить, вполне довольны состоявшимся знакомством, как на политическом, так и личном уровнях.

Помимо г-на Гольниша мы имели разговор и познакомились с рядом иных высокопоставленных лиц в Национальном Фронте, чьи имена до определенной поры, однако, оставим без разглашения.

На сем, можно сказать, и заканчивается описание «официальной» части нашей поездки в Париж. Второй день пребывания в городе, свободный от «знаменательных» дел, был нами посвящен осмотру ряда местных достопримечательностей и сбору впечатлений для этой, уже тогда задуманной, статьи. О чем и последует весь дальнейший рассказ.

* * *

Наслышанные до высшей степени любопытства о «Пер Лашез» как об одном из наиболее примечательных мест Парижа, мы прежде всего посетили сие знаменитое кладбище, где с торжественною пышностью погребено целое созвездие славных сынов французской земли. Кладбище раскинулось по склонам и вершинам подчас крутых холмов, увитых лентами мощеных дорожек и осененных тенью вековых дерев. Оградок вокруг могил тут почти не найти; но всякий Русский будет поражен тем, сколь изобилуют здесь захоронения камнем: от высоких надгробий и высящихся у их изголовия плит до целых строений-мавзолеев.

Из-за множества последних кладбище сие зовется французами «некрополем», что в переводе на Русский язык означает «город мертвых» – и это понятие хорошо охватывает производимое созерцаемым впечатление. Лишь одному другому понятию оно уступает в силе: понятию «величия»! Обозрение Величия, воздаваемого в «Пер Лашезе» памяти усопших, не может не поразить живущих.

Вооружившись раздаваемым посетителям путеводителем, наше посольство отправилось на осмотр последних пристанищ выдающихся мужей ушедших времен. В начале, впрочем, нам непременно захотелось отыскать могилу одного упомянутого в путеводителе ростовщика – исчадия небезызвестного рода Ротшильдов, с полным намерением плюнуть на нее от имени Русского народа. Но увы, несмотря на трату битой четверти часу на обход изобиловавшей жидоименами части кладбища и осмотр в ней едва ли не всех могильных плит, места, где гниют презренные кости ответственного за ввержение Белой расы в денежное рабство, нам найти не удалось... В конце концов, одолеваемо облаком зловоний, шедших из недр почвы и недвижно висевших в воздухе той части кладбища, и ощущая на себе тяжелое давление окружившего нас зловещего энергетического поля, «Русское Дело» сочло за благо оставить тщетные поиски и поскорее вырваться из пут сего удручающего наваждения. Вышедши на прогалину к арийским захоронениям, мы ощутили, будто вышли из Аида...

Четверть часу спустя мы отыскали последнее пристанище великого Шопена. Неутешная муза склонилась над гробом сего мужа, будителя тонкой духовности в сердцах Белых людей. На наших глазах мимо вечной обители сочинителя текла неиссякающая человеческая река. Одинаково живописными и почти столь же посещаемыми нашли мы после и стоящие бок о бок могилы Ла Фонтена и Мольера – исполинов французской словесности, покоящихся от прохожего на расстоянии вытянутой руки!

Идя далее, мы отыскали – но лишь после некоторых стараний и расспросов беспечных парижан – украшеную подобием египетского обелиска могилу Жана-Франсуа Шамполиона, подарившего миру ключ ко чтению древнего письма долины Нила. С отрадою отметили мы, что и спустя почти два столетия с кончины ученого память его исправно чтится возложениями свежих цветов. Французы, по нашему впечатлению, своих умерших помнить умеют...

Вообще же искусство нагнетения величия у французов развито и едва ли не течет в крови. Взять хотя сии захоронения... Или взять служащий благородной цели великолепным исполнением Пантеон. Полагаю, даже нам, многого достигшим и смыслящим в Величии Русам, найдется в сем деле пара-тройка вещиц, достойных перенятия.

Далее Русское посольство обошло ту часть «Пер Лашеза», где покоится цвет галльского воинства. Одно перечисление имен, высеченых здесь на камнях, нарисует в самом ленивом уме картины захватывающих сражений былого. Маршал Келлерманн. Маршал Сен-Сир. Маршал Макдональд. Маршал Сюше. Маршал Мюрат. Маршал Массена. Маршал Ней – сей «наихрабрейший из храбрых» и «князь москворецкий», нареченный так Бонапартом за «великую французскую победу» под Бородиным; он же, Ней, по преданию, – последний француз, покинувший в 1812-м году Русскую землю. В весьма и весьма скромных могилах покоятся эти грозные полководцы прошлого, эти достойные противники Русского народа, эти жезлоносцы, повергнутые нашими прадедами все до одного...

К слову о скромности захоронений. Мы отметили одну поразительную – но с другой стороны, может, ничуть и не поразительную – закономерность: чем пышнее могила, тем второстепеннее перед историею положенные в нее останки. Так, какого-то безымянного, но видать состоятельного, капитана более поздней поры вы найдете здесь покоящимся в более вызывающем убранстве, чем любого из маршалов Первой Империи. Но такова суровая «селяви»; даже в том, где она касается смерти...

В угол кладбища, где в 1871-м году были расстреляны, а ныне – чтятся бешеные коммунары, мы из мировоззренческой неприязни не пошли. Хватило беглого взгляда на случившуюся по пути могилу раннего социалиста-мечтателя Сен-Симона...

Осмотрев именитый «Пер Лашез» и свершив после прогулку по Марсову полю в направлении Эйфелевой башни – увы, совсем серой и неприглядной при дневном свете – мы решили проститься с Парижем и посетить до скончания дня еще одно место, тоже кладбище, но Русское, то самое знаменитое белогвардейской славы, в Сент-Женевьев-де-Буа.

Сам городок Сент-Женевьев-де-Буа, расположеный в получасе езды от Парижа, есть довольно грязное место вследствие заселения его северноафриканскими бездельниками. Отсталость новопришельцев проявляется во всем. Хватит одного примера: с тех пор, как они объявились в округе, на кладбище по ночам стали отмечать пропажу могильных венков и цветов... Но «аллах с ними»; не стоят они места в нашем рассказе.

Несмотря на несколько позднее уже время дня (а было около шести часов), кладбище, к счастью, оказалось открыто и пребывало таковым еще долго после, что, как мы впоследствии узнали, совсем необычно для заведенных там порядков. А вторым даром судьбы стало то, что на кладбище нам встретились Русские люди – настоящие, добрые Русские люди – любезно предложившие показать нам все основные достопримечательности.

У входа на кладбище стоит храм. Там, к нашему удивлению, в тот час служили. Пение было столь трогательно, чинно и искусно, несмотря на всю скромность часовни и глушь краев, что мы не дерзнули делать в ней каких-либо снимков. Церковь без преувеличения наполняла та самая Благодать, о коей часто приходится слышать в белогвардейских приходах. Духовное было осязаемо, и существование сверхъестественного в тот миг не требовало доказательства.

По некотором времени мы двинулись дальше и прошли на само кладбище. Погост, следует отметить, состоит не только из Русской части; есть и французские пространства, и, может быть, их даже более, чем православных. Оно – не грех, но тяжко признать, что французские могилы – ухожены лучше наших. Многие белогвардейские захоронения уже несут на себе скорбный отпечаток ветшания. Можно вообразить, что потомки оставивших Россию героев начали мало-помалу забывать своих отцов, матерей и дедов; утратили в светской суете и гонке за мирскими благами память об их величии, страдании и подвиге. Бросается в глаза одна подробность: большинство Русских могил мы нашли исполнеными на французский лад, то есть, с положеными на прах высокими, увесистыми точеными глыбами при широких, каменных же, изголовьях. Оград несть, как несть почти почвы и живой травы внутри и вокруг захоронений (земля в межмогильных пространствах сплошь засыпана щебнем). Это по-своему красиво, но уж слишком как-то холодно, мертво, не по-Русски... Впрочем, нет... Все прощается видом Русских берез, осеняющих там и здесь славные гробы.

От имени благодарных сердец Русского народа, мы приветствовали поднятием вперед правой руки прах честного князя Юсупова, избавившего Русь от сатанинских происков Распутина. Нас тронула простота последнего пристанища великого стихотворца Ивана Алексеевича Бунина, равно как и скромность покоя написавшего «В окопах Сталинграда» Виктора Платоновича Некрасова. Всех встретившихся нам на табличках достойных Русских имен перечислить, разумеется, невозможно: по обе руки убегали вдаль ряды и ряды высоких надгробий и крестов. Это – воистину место, достойное личного посещения каждым Русичем хоть малейшего духовного воспитания.

Дроздовцы

Вот положеные вместе и окруженные цепями, подвешеными на стоймя расставленных артиллерийских снарядах, могилы Дроздовцев. Вот подобным же образом обнесенные своею оградкою усопшие Алексеевцы. Вот Корниловцы... Казаки... Донские артиллеристы... Русские авиаторы... Кадеты... Врангелевцы... Князья, графы, полковники, ротмистры, есаулы, генералы от кавалерии, члены Государственной Думы, профессоры, действительные статские советники... Все те, кого неблагодарная, увлекшаяся жидами Родина оскорбила изгнанием... И чьих генов навсегда лишилась.

Отдавши честь великим мужам и женам Русского народа, коснувшись великого Родового древа нашего племени и впитав даримый им животворящий заряд, мы отправились отыскать в городке так называемый «Русский Дом» – культурное средоточие Русской общины, откуда все в Сент-Женевьев есть пошлó.

Сей еще тлеющий очаг Русского присутствия мы нашли в каком-то мрачном запустении. Парадная дощечка с названием усадьбы висела небрежно покосившись. Мы ее, разумеется, поправили... По громкоговорителю в дверях нам – к удивлению – было отвечено не Русским языком, но душераздирающим и нечленораздельным воплем какого-то несчастного. Вслед за чем отворилась калитка... Внутренняя усадьба предстала в местах заросшею буреломом, особенно на поляне за зданием, где среди высокой травы виднелись еще и заржавелые остатки садовой мебели и перекосившихся беседок... Кругом валялись годами прежде брошеные предметы... Все являло картину какого-то жуткого, мертвенного запустения и для полноты образа не хватало разве что привидений.

Мы прошли внутрь. Все проходы здания были покинуты. В парадных помещениях было там и здесь что-то напоминающее о России: изваяние Александра Третьего, полотно с подобием Николая Второго, несколько вставленых в рамки перечней Русских имен и, в углу, трехцветный российский стяг. Французского и на французском языке было представлено кругом, однако, больше, и ничуть не патриотического содержания. В глубине помещения мы обнаружили старческий приют. Почти все палаты были закрыты, только из нескольких дверей доносились звуки телевидения и краем глаза можно было сквозь них узреть картину печальной старости. Но и старцы сии, надо сказать, были в большинстве своем французами, судя по значившимся на дверях палат именам. В одной зале мы набрели вдруг на смотревшего телевидение душевнобольного негра. Мы ощутили себя в чуждом зазеркальи...

Между тем, и без того невеселые переходы «Русского Дома» мрачнели в сумерках сгущавшегося вечера, и оставаться в странной обители становилось все более скверно. Думая тяжелые думы, мы покинули строение и поспешили прочь из Франции, назад, в неподлежащем разглашению направлении.

В статье вынужденно использовано 12 нерусских слов (менее 1 %). Чужие изречения и самоназвания не учитываются.

http://www.russkoedelo.org/novosti/archive.php?ayear=2009&amonth=may#30_05_2009_01